перевыполнялись, и мы не осмеливаемся назвать число расстрелянных или осужденных в то время, — очевидно, потому, что это число является ужасающим.

Когда начинаешь говорить об этом, обычно отвечают: «Ну, знаете, у Сталина были и очень большие заслуги!» Можно подумать, что заслуги освобождают от ответственности за любые преступления. Но вот в чем главный мой вопрос: какие такие заслуги? Сталин осуществил коллективизацию сельского хозяйства. Что же эта коллективизация дала крестьянам? Такую оплату их труда, какую мы не сыщем в мировой истории. Эта оплата опускалась до 200 граммов ржи на трудодень, а налог с личного хозяйства (25―30 соток огорода, корова, поросенок) в несколько раз превышал то, что колхозник мог заработать в колхозе. Сталин заложил такие основы колхозного строя, что колхозы даже сейчас, при их технической оснащенности, не могут обеспечить страну необходимым количеством продовольствия.

Если я не прав, то помогите мне избавиться от своих неправильных убеждений, уважаемые историки.

1 июня 1987 г.

В. А. Заворина, участница войны, 70 лет, г. Торжок Калининской обл. Брат пострадал за брата

«Поставить памятник Сталину…» А вот я — против! В то время, когда Карасев родился, мне было 13 лет. В то время искали справедливости… и не находили ее.

Случилось так. Отца забрали, потом всю семью (мать, меня 13-летнюю и сестру 10 лет). Выслали на Урал в г. Сатку. За что? Нам это было непонятно. Было это в 1931 году. Об отце мы больше ничего не знаем. По всей вероятности, ошибка произошла из-за его брата, который жил в Торжке, на ул. Володарского, налога не уплатил, приходили описывать имущество. Это говорил отцу дядя Алексей, я сама слышала. Он умер еще до ареста отца.

Ошибки не хотели тогда признавать. Когда привезли нас на место сбора в Торжке, то назвали семьей Алексея Ковалева, а наш отец — Александр! Мать протестовала, но никто не обращал внимания. Другой брат матери хотел нас защитить, пошел в ОГПУ и сказал, что ошибаются они. А ему ответили: «Вы что, сами туда захотели?» У него тоже была семья, и он больше не отважился защищать нас.

Везли нас в товарных вагонах без еды и питья. Эшелон шел в неизвестность. Я очень плакала (но никто не утешал меня) и думала: «Буду хорошо работать и докажу, что я человек».

Остановился эшелон против острова, на котором были бараки. Перебираться через быструю реку, которая бежала с горы, надо было по мостику без перил. Одна девочка упала в реку, ее спасли. Условий для жизни там, куда нас привезли, не было никаких. Не было крыши на бараке, а где была крыша — не были зашиты стены. Вот в таком бараке мы и жили. Пищу готовили на кострах, если было что варить. У нас не было ни денег, ни продуктов, ни хороших вещей. Мать писала в Торжок, в каком положении мы оказались. Я ходила по линии железной дороги учиться в школу в г. Сатку. Сестра не училась.

В Торжке дядя, брат матери, рабочий кожзавода «Красный кожевник», взял разрешение в горсовете, и тетя поехала за нами. Взяли меня и сестру в свою семью, семья была девять человек, стало — одиннадцать. Трудоспособных трое: дядя, его жена и сестра матери. Жили впроголодь, ели из одной миски все: и дети, и взрослые, и больные, и здоровые. Хлеб и сахар давал дядя всем поровну. Тогда была карточная система: рабочая карточка — 800 граммов хлеба, а иждивенцам — 300 или 400 граммов. Держали корову, а сено и картошку покупали. Огород был маленький. Спали все дети на полу, на соломенных матрацах, без простыней, а бабушка на печке (у нас дома были простыни, хотя и из мешков).

Я окончила семь классов в 1932 году и пошла работать на обувную фабрику имени Леккерта. Правильно считать на счетах научилась за один вечер. Научили меня работать учетчицей по соцсоревнованию. Работала в штамповочном цехе. Вдруг одна женщина написала заявление, что мой отец выслан, и меня уволили с работы. Неделю я сидела дома и плакала день и ночь, глаза распухли от слез. Написала заявление директору: «Родителей нет, с работы уволили, что же нам делать?» Отдала в спецотдел. Меня восстановили на работе, но я пошла в другой цех подсобной рабочей из-за рабочей хлебной карточки. Никто не знал, что мне только 15 лет. Когда принимали, было 14 лет, но документ не спросили, записали: «16 лет».

Очень мне хотелось учиться, но на рабфак не принимали из-за отца, а лгать я боялась. Написала письмо в Москву, в Кремль, товарищу Сталину, и просила объяснить, за что выслали отца. Получила ответ: «За неуплату индивидуального налога».

Налоги всегда мать платила сама, аккуратно. Она взяла квитанции, написала заявление и поехала в Калинин к тов. Рабову. Какой он занимал пост — председателя облисполкома или секретаря обкома партии, не знаю. Мать сказала, что мы пострадали невинно, налог уплачен, вот квитанции об уплате. Рабов прочитал заявление, скомкал все и бросил в корзину, сказал: «У нас теперь бесклассовое общество, все дети будут учиться», и ее выпроводили из кабинета.

В 1936 году я поступила на рабфак. Появилось выражение: «Дети за родителей не отвечают».

И в другой раз моя мать Ковалева Александра Петровна обращалась за справедливостью, когда на Урале, на заводе «Магнезит», отцу выдали расчетную книжку на имя брата — Ковалева Алексея Сергеевича. Мать в 1933 году поехала в Москву, обратилась во ВЦИК, сказала: «Делайте со мной, что хотите, а я уехала из ссылки, там жить невозможно, и страдаем мы напрасно. Мой брат писал во ВЦИК заявление, и вся улица подписывалась, что мы не эксплуатировали чужую силу, а землю обрабатывали сами». Секретарь нашла разобранное ВЦИК заявление и на углу заявления матери написала: «Освобожденная Ковалева вернулась из ссылки без разрешения». И ее отправили в Бутырскую тюрьму, где она просидела месяц. После чего ее выпустили, дав справку-разрешение жить где угодно. Мать приехала домой в Торжок и пошла в ОГПУ. Там взяли справку, а ей сказали: «Мало ли что вас Москва освобождает, а мы высылаем на три года. Вот, выбирайте города». Выбрала она Воронеж и жила в Воронежской области три года, ездила в Воронеж каждый месяц отмечаться, работала в подсобном хозяйстве маслозавода. А мы жили по-прежнему в семье дяди, я работала, а сестра училась в средней школе только благодаря Н. К. Крупской (ей она письмо написала, иначе не принимали в школу).

Вспомнить это тяжелое время статья в газете